Отправлено: 06.10.14 02:49. Заголовок: Кусочек...

...из нашего совместного с Бинтуронгом недописанного творения "Гинтерстадский маяк", оно же "история манулов" ;)))
Вообще военная часть в этом романе предполагалась как парафраз Великой Отечественной. Но полтора года назад она откровенно забуксовала и отказалась писаться. Концы с концами не срастались. Словно ждала своего истинного часа, черт возьми. В результате к реалиям того времени прибавилась масса узнаваемых современных...
А еще данный конкретный фрагмент - наша попытка ответить на мучающий меня с самой весны вопрос "нужны ли мы нам?"

...У него были выразительные глаза, то ясные, то стекленевшие в отрешённости, то с болезненным испуганным блеском. Он был молод, - едва ли перевалил за четверть века, - приятен на лицо и гармонично сложен. Типичный лётчик с военной открытки – в кожаной куртке с мягким хлопковым подворотничком, короткие пшеничные волосы топорщатся задорными вихрами.
Его звали Эндрю Стоунз, но для всего гарнизона старого форта он был просто Джимми. Впрочем, какая разница, если ему хватило ума катапультироваться и сомнительного везения выжить? Он знать не знал, куда упал его подбитый самолёт, выбросившись аккурат на полосу прибоя, где его и повязали. Пережил он и допрос – для пилотов бомбардировщиков он не был долгим. О чем говорить с этландцами, предпочитающими убивать исключительно так, чтобы поменьше рисковать самим? А на земле не рисковать - нельзя. Потому и бомбят с неба, и стреляют по людям из бортовых пулемётов. Сеют смерть с неба на головы тех, кто беззащитен, себя же считают неуязвимыми... пока не увидят у себя за спиной дымный след.
К тому же эстенцы давно не вели переговоров с теми, кто патологически не способен держать данное слово. Один раз они уже доверились противнику к югу от Гинтерстадта, заключив перемирие, чтобы обменяться военнопленными. И самым мерзким стало даже не то, что этландцы обменивали своих асов на пехоту и нагло схваченных мирных граждан, а то, что, вопреки всем заявлениям и договорённостям, они отнюдь не собирались прекращать огонь. Не всякому транспорту с освобождёнными людьми удавалось выбраться с нейтральной полосы…
Так кто же на самом деле виновен в том, что пилоту Стоунзу не суждено вернуться к маме и невесте? Пусть переговорами занимается верховное командование, если ему угодно, а у нас разговор короткий - бетонная стенка и очередь из автомата.
Но он, видимо, еще не знал, что впереди его ждет только расстрел, а потому держался горделиво и старательно прятал страх за типичной этландской улыбкой "в тридцать три зуба", как и подобает сверхчеловеку перед недолюдьми.
Конвоиры же были равнодушно-спокойны. Оба местные, Марлен их знала. В дом одного из них угодил снаряд во время первой же бомбежки, и за несколько мгновений сорокалетний человек стал одиноким. Другого минула чаша сия, однако он всегда чутко отзывался на чужую боль и потери. Но сейчас оба давно уже перегорели, как и многие здесь. Марлен и сама поняла это во время позапрошлого ночного разговора. Раньше ей казалось, что она с радостью выпустит обойму патронов не только в любого джимми, но и в его родителей, и в сестрёнок-братишек. А сейчас, провожая взглядом живого врага, больше не чувствовала ненависти, которая, как ей казалось, и привела её на войну. Какое ей дело до них до всех? Как и им до неё, впрочем… Работы, как всегда, невпроворот – трое тяжело раненых, которых надо перевязать, лежали на койках у стен длинного коридора вдоль систем воздухоочистки, где воздуха было всяко больше, чем в небольшом госпитале форта. И без этого джимми тут постоянно кто-то ходит с боевых постов в кубрики, к начальству и в столовую...
Вдруг по бетонному мешку, отскакивая от стен, прокатилось грязное этландское ругательство. Марлен вскинула голову – джимми замер напротив стены, на которой давеча повесили стенгазету.
- Вы… вы есть грязные варвары, - бросил в лицо конвоирам джимми на ломаном эстенском и ткнул пальцем в стенгазету: – Думать, такое смешно?
- Рядом с заявлениями ваших политиков – ни разу, - ухмыльнулся старший конвоир. - Это ваш президент обещал проехать на танке по нашей столице еще прошлой зимой? И где теперь тот его танк, не подскажешь?
- Ладно тебе, Хайке, - усмехнулся молодой. – Оставь его в покое, они и вправду без закадрового хохота не знают, где смеяться.
- А ещё джимми очень обижаются, когда их называют джимми, - пожал плечами Хайке, подтолкнув пленного в бок стволом автомата. – Но это уже не наши проблемы. Идем…
- Идите к чёрту! – взвизгнул джимми, мгновенно превратившись из живого агитплаката в капризного подростка с перекошенным от обиды лицом. – Вы – селёдочный траулер, который возомнил себя страной!
- Эва как ввернул! – гоготнул младший конвоир и меланхолично похлопал в ладоши. Старший посмотрел на него с неодобрением.
- Вам было самое место в границах Эстенского княжества на год семнадцать-восемьдесят пять! - продолжал разоряться летчик. - Вы не заслуживаете больше! Но вы попёрли, как тесто из квашни… ничего, мы найдем на вас крышку!
Глухой удар, сдавленный стон и вновь ругательство – Хайке, не выдержав, четким ударом в челюсть прервал пламенную речь пленного. После чего, не говоря ни слова, развернул его лицом к выходу и вновь подтолкнул дулом автомата.
- Думал, что промахнулся? – небрежно бросил вслед джимми старый артиллерист, подошедший из любопытства к стенгазете. – Нет, парень, ты ПОПАЛ!
Закончив перевязку, Марлен собрала грязные бинты и торопливо зашагала по коридору. Дел было ещё много, а времени и сил – уже мало. Порой ей даже начинало казаться, что с каждым днём их становится все меньше и меньше.... Однако, проходя мимо стенгазеты, она невольно остановилась – взгляд зацепился за пеликана с полным клювом рыбы и глумливым выражением физиономии, нарисованного сбоку от простого красного заголовка «Живой листок». Другим не менее забавным персонажем, открывавшим рубрики стенгазеты, была невозмутимая селёдка, то одетая в ватник, то примерившая брезентовую рыбацкую шапку, то в капитанской фуражке и с трубкой во рту.
В этих рисунках было что-то совсем детское. Что могло так оскорбить чувства пленного? Впрочем, джимми с их болезненным самолюбием всегда найдут, обо что оскорбиться...
В рубрике «Мировые новости» художник не пожалел этландского премьер-министра, в двух кадрах изобразив, как выглядит со стороны его пресловутая речь об Эстене как главной угрозе миру: на первом – настоящий джентльмен, с достоинством стоящий за кафедрой, на втором – он же в том же положении, только в ракурсе из-за кулис, с которого видно, как за кафедрой дрожат его колени. А рядом итоги последнего боя: в растерянности сидящий посреди взлётной полосы джимми-пилот с перевязанными рукой и ногой, над которым возвышается его же бомбардировщик, ухмыляющийся акульей пастью, и грозит разрисованным крылом: «Не летай, не соберут тебя потом врачи! Не летай, а лучше правила сиди учи!» Так вот отчего взорвался пленный летчик!
Но в газете, развернутой на большом куске оберточной бумаги, была не только сатира. Нашлось там место и доброму юмористическому комиксу про распорядок дня в форте, и зарисовкам в рубрике «Узнай товарища», и трогательным стихам о городе рядом со знакомыми до боли видами, едва намеченными пастелью и неумело очерченными пером. От всего этого плакать хотелось даже сильнее, чем смеяться - такими свежими, яркими, острыми были воспоминания о недавней мирной жизни, расстрелянной джимми с самолетов.
Но не все лекарства сладки на вкус. А эта боль была светлой.
Досмотрев стенгазету до конца, Марлен опустила взгляд - и обмерла от неожиданности. Под этим безобразием значились две фамилии: штабс-пеликан Вернер и обер-селёдка Смет.